Вести сегодня (Рига)
156 (899) 09.07.2002
Лариса ПЕРСИКОВА
Как выращивают поколение манкуртов

Пик расцвета латышской культуры приходится на времена царской и
советской империй. Тогда культура строилась по имперским
масштабам, и поэтому она вышла на мировой уровень. А сейчас в
латвийских магазинах нет ни Райниса, ни книг о нем. Это все
равно как если бы в России нельзя было купить Пушкина, Толстого,
Достоевского. Сознательно создается идеология нового поколения,
которое отказывается не только от советского наследия, но и от
национальной классики...

Книга Артура Приедитиса разбивает многие сегодняшние
стереотипы. Ибо ее автор напоминает: самый известный в мире
художник-латыш Клуцис, чьи картины хранятся в Музее современного
искусства в Нью-Йорке, был главным художником Москвы. Первое
издание латышских дайн финансировала Академия наук Российской
империи, а самые серьезные работы по латышскому фольклору
написаны русскими учеными Вячеславом Ивановым и Владимиром
Топоровым.

Непростые истины

— Господин Приедитис, в своей книге вы называете 70-е годы
вершиной расцвета латышской советской культуры. Почему?

— 70-е годы — это пик развития не только латышской советской
культуры, но и латышской культуры вообще. Именно в это время
очень глубоко и серьезно развивалось изобразительное искусство.
А изобразительное искусство — это вершина латышской культуры,
как у немцев — музыка, у русских — литература, у французов —
живопись. Именно в 70-е годы у нас появилась целая плеяда
блестящих и индивидуально стилистически различимых художников.
На выставках не надо было смотреть, кто автор работы, — мы их
узнавали по картинам. Второе — тогда мало писали о керамистах
кипсальской школы, а они имели огромный успех, были первыми в
Европе и даже в мире. Где какой-нибудь международный фестиваль
керамистов, там Петерис Мартинсонс или кто-то еще из Латвии
золотые медали собирает. Третье — это фотоискусство. В газете
«Литература ун максла» шестнадцатая страница обычно посвящалась
успехам латышских фотохудожников — какие призы на мировом уровне
они завоевывали. А еще сценография, документальное кино... Я
могу продолжить, но и этого хват ит.

— А как же политика русификации? Ведь принято считать, что
Москва угрожала латышской культуре и латышскому языку.

— Я не думаю, что в советские годы вопрос о русификации стоял
так, как в 80-е годы XIX века. Скорее всего, речь шла о создании
единого государства и о внедрении единого языка, чтобы это
государство цементировать. Ведь в то же время центральная власть
в отношении латышской культуры развивала и поддерживала все что
можно. Я прекрасно помню, как в качестве ученого секретаря
издательского отдела Академии наук вез всю научную продукцию
Латвии в Москву. Я видел, как там к этому относятся, как это
ценят и какое место этому отводится в общем развитии Советского
Союза.

В Латвии все строилось по имперским масштабам, и даже за десять
лет мы не сумели этого разрушить. Рундальский замок
реставрировался с помощью Москвы. Первого его директора убили,
выкинули из поезда, думали, что он из России золото везет для
реставрационных работ. Без российской помощи и опыта нам этот
замок было бы не восстановить. Смешно, когда люди, не знающие
сути проблем, заявляют противоположное. Я специально держу у
себя дома на видном месте тридцатитомник Райниса — и когда
привожу гостей, то показываю: «Можно ли сегодня издать
латышского классика таким объемом и таким тиражом — 27 тысяч!»
Сейчас в латвийских магазинах нет ни Райниса, ни книг о нем. Это
все равно как если бы в России нельзя было купить Пушкина,
Толстого, Достоевского.

В плену постсоветских мифов

— Но, по идее, расцвет латышской культуры должен был совпасть с
расцветом государственности — тридцатыми годами.

— В тридцатые годы в латышской культуре как раз начиналась
стагнация. Усилились националистические тенденции. А национализм
всегда заставляет служить себе культуру и искусство. И служили.
Те же самые талантливые художники, которые в десятые-двадцатые
годы увлекались модернизмом, к тридцатым годам выросли,
успокоились, появился конформизм — они стали писать парадные
портреты и оформлять театральные премьеры в националистическом
духе. Ведь если вернуться к вершинам латышской культуры, то
первый такой пик у нас был в 10-20-е годы XX века. Это пик
модернизма. Это наши лучшие национальные достижения.

Мир знает латышскую культуру не по Пурвитису и Райнису, а по
работам наших художников-модернистов. Например, Клуцис — это
самый известный в мире представитель латышской культуры.
Художник, четыре картины которого находятся в Музее современного
искусства в Нью-Йорке. Работ других латышских мастеров там нет.
Кстати, работал этот авангардист в Советском Союзе. И Союз его
признал — в тридцатые годы Клуцис был главным художником Москвы.
Волдемар Матвейс тоже жил и творил в России, он первым в мире
написал книгу о негритянском искусстве. Парадокс, но получается,
что все самое ценное в латышском искусстве создано за пределами
Латвии и с помощью царской или советской империи.

— Что касается помощи России, это была инициатива отдельных
представителей русской интеллигенции или государственная
политика?

— Безусловно, государственная политика. Из эпохи царской России
достаточно одного примера: шесть огромных томов латышских дайн
финансировала и издавала Академия наук Российской империи. И
Бривземниекс, и Барон жили в Москве, дайны посылались туда и
оформлялись на российские государственные деньги. В советские
годы в Москве была целая группа институтов, которые занимались
изучением латышской культуры. И самые серьезные исследования тех
же дайн, латышского фольклора написаны русскими советскими
учеными — Вячеславом Ивановым и Владимиром Топоровым. Слава
Богу, их в Латвии признают и даже дали им звание академиков.
Пусть директор института языка академик Валдманис скажет,
сколько денег на исследование латышского языка выделялось в
конце 80-х и сколько выделяется сегодня. Можно спросить и
директора Этнографического музея: какие средства музей получал в
советское время и какие получает сейчас? Думаю, это день и ночь.

Нет пророка в своем Отечестве

— Господин Приедитис, советское время обычно изображают единым
мрачным периодом. И не только в Латвии, но и в России. Рената
Литвинова в своем фильме «Нет смерти для меня» даже Нонну
Мордюкову причислила к актрисам тоталитарного режима. Вы в своей
книге, наоборот, очень четко отделяете сталинскую эпоху от
хрущевской «оттепели» и брежневского застоя.

— Как бы там ни было, советское время в итоге дало обществу
целый пласт духовных аристократов — Лихачева, Аверинцева. Людей,
которые для нас являются моральным образцом. Если бы все в
советской эпохе было так плохо, дряхло и аморально, таких
результатов не получилось бы. Хотя надо учесть, что советский
период начинался с нуля — с того, что в 22-м году последних
русских мыслителей и ученых вывезли на корабле за границу, а в
38-м расстреляли офицерскую интеллигенцию.

Латышская интеллигенция тоже пережила огромную трагедию — две
депортации, эмиграцию. Тонкий интеллектуальный слой был снят, в
Латвии осталось рабоче-крестьянское население. Как в России в
17-м году. У нас об этом часто вспоминают. Но, в отличие от
России, в Латвии так и не появился новый аристократический слой.
Видимо, мы не сумели его создать, дать фору таким людям. У нас
до сих пор все крутится вокруг героев массовой культуры, которые
не являются интеллектуалами, вокруг того же Раймонда Паулса.
Массовая культура — это тоже нужно и тоже хорошо, но это то же
самое, если бы в России вместо Лихачева и Солженицына духовным
лидером была Алла Пугачева.

Несчастье нашей послевоенной культуры в том, что у нас нет
людей, которые бы определяли духовные, нравственные критерии. И
это во многом привело к сегодняшнему моральному кризису.
Конечно, это тема для размышлений, ее еще надо исследовать. Но
нельзя все сваливать, как пытаются это сделать сегодня, на
советское наследие, потому что в России есть Лихачев, Аверинцев,
Солженицын, а у нас нет.

Дети из духовной пробирки

— Господин Приедитис, в своей книге вы даете пессимистичный
портрет молодого поколения, которое презирает прошлое своих
отцов и дедов и мечтает стать гражданами Евросоюза. Откуда такие
выводы?

— Я мог бы написать целую книгу о том, как сознательно
создается идеология нового поколения. Даже на базе одной газеты
«Диена». Это похоже на заказ каких-то структур за пределами
Латвии. Специально выделяются люди в возрасте до 35 лет.
Достаточно посмотреть в этой газете объявления о приеме на
работу — старше 35 никого не приглашают. Там есть специальная
рубрика «Карьера», где рекламируется молодежь, которая немножко
училась в Латвии, но обязательно получила образование на Западе.
Как бы сознательно создается новое поколение, которое с
советским прошлым ничего общего не имеет. Но при этом они
отказываются и от Райниса, и от Блауманиса — от того наследия,
которое вечно и бесценно.

— То есть они не являются наследниками латышской культуры?

— Это наследники западной массовой культуры — довольно
примитивной и вульгарной. Я называю ее маргинальной. Это феномен
своего рода. Посмотрите латышское телевидение — на экране
доминирует одна молодежь. Я часто смотрю польские телепрограммы
— там хорошая музыка и в передачах о культуре участвуют седые
люди. У нас этого давно нет. Я уже терял почву — может, меняется
культура, как в 17-м году, надо успокоиться, рано или поздно
придет что-то хорошее. Но последняя поездка в Россию меня
укрепила — там профессор остается профессором, а автор книг —
уважаемым человеком. А когда я увидел, как в библиотеке
иностранные студенты читают Тынянова, Бахтина на английском
языке, то полностью успокоился.

Печально я гляжу на наше поколенье

— Скажите, после создания двухобщинного государства отдалились
и наши культуры?

— Надо учесть, что культура складывается из двух пластов. Это
народная культура, фольклор, а у каждого народа он свой, и
профессиональная культура. Что касается профессиональной
культуры, то никакой интеграции здесь не надо — она не знает
этнических границ. Но в годы независимости мы стали
мифологизировать народную культуру. Идет фетишизация народных
песен, календарных праздников — Мартиньшей, Петерсов. В этот
фольклорный пласт и пытаются интегрировать русских. Но их
невозможно туда интегрировать, это ошибка. Русские любят свое, и
пусть они это свое развивают. А государство должно им помочь. А
то у нас получается, что русские, белорусы, поляки поют на свои
деньги, а мы поем на государственные. Не надо стараться, чтобы
пели наши песни и одевались в наши костюмы, — это тормозит
интеграцию. Причем тормозит в государственном политическом
плане, потому что мешает простым людям — русским, полякам,
евреям — жить повседневной жизнью. Непрерывный массированный
поток латышской народной культуры одуряет людей и отталки вает
их. А надо бы, наоборот, развивать профессиональную культуру,
показать Райниса, Пумпурса, перевести их дневники.

— Сейчас на троллейбусных остановках стоят плакаты с
изображением библиотеки латышского интеллектуала. Среди
множества томов только два на русском — «География железных
дорог СССР» и «Слушая революцию» Маяковского. Неужели влияние
русской культуры на латышскую свелось к этим двум книгам?

— Я думаю, что такой подбор осуществлен сознательно. Эти стенды
готовит какая-нибудь западная фирма, на которой служит то самое
новое поколение. А это поколение толком не знает, кто такой
Достоевский, Пушкин, Тютчев, Бердяев. Они не знают русского
языка. Мы пришли к тому, что сегодня вся информация о России, о
русской культуре, истории примитивна, вульгарна и сознательно
обрезана. Если говорить объективно, то у нас уже нет того
академического слоя, который должен быть между вузом и школой.
Русские школы еще как-то держатся за счет методических связей с
Москвой, а латышские учителя давно уже пишут учебники сами.
Включая в эти учебники поэтов сегодняшнего дня — каких-то своих
друзей, знакомых, представителей фонда культуры. В итоге
школьники читают не Райниса, Порукса или Аспазию, а случайных
авторов, попавших в учебник по меркантильным соображениям.
Содержание образования крайне обеднилось, примитивизировалось.
Одно потерянное поколение мы уже получили и если не восстановим
академический слой, не проведем кар динальные изменения в
государственной образовательной политике, то потеряем и второе.
А этого допустить нельзя.

— Спасибо за беседу.

РУБРИКА